Морфей с интересом наблюдал за Мади, свыкающейся с новым пейзажем вокруг. Несмотря на её рассказы о море и о том, что большая вода обычно несла для её народа, эйре не была испугана. Наоборот, скорее – заинтересована. Практически детский энтузиазм, с которым Мади относилась к происходящему вокруг, раз за разом удивлял Морфея. Когда-то, ещё на заре мироздания, он тоже был таким, но это было давно. Слишком давно, чтобы в самом деле иметь значение сейчас, в настоящем.
Занятым для Сна было и то, с какой лёгкостью Мади согласилась с его мнением о призраках. Особенно учитывая, что речь шла об её матери. Обычно смертные, столкнувшись с призрачной возможностью сохранить то, что они никак иначе сохранить не могли, изъедали себя изнутри страхом потерять то, что уже было утеряно, не давая успокоиться ни себе, ни душе, готовой покинуть бодрствующий мир. Мади же, в отличие от многих, встречала помощь Морфея в том, чтобы указать её матери путь на другую сторону, открыто и без единого сомнения. Бескорыстие эйре было столь чистым, что казалось будто не от мира сего, не вписываясь в представление Вечного об эгоизме и жадности человеческого рода, как бы Сон ни пытался верить в людей.
Поглядев на протянутую руку с мгновение, Морфей усмехнулся, ненадолго растеряв собственное беспристрастие, и вложил свою, гораздо более широкую, ладонь в ладонь девчонки. Мало кто предлагал ему провести его во снах, – если точнее, это был первый, пожалуй, раз на его долгом веку, – и Вечный не видел смысла упускать возможность.
– Веди меня, – легко призвал к действию Морфей, прежде чем они двинулись вперёд, отдаляясь от щебечущих позади волн.
Слушая рассказ Мади о том, как она путешествовала во снах, Сон гадал насколько она в действительности понимала то, что была чрезвычайно просветленной (для смертной) в вопросах, касающихся Царства грёз. Морфей знал ворексы – смерчи, водовороты, вихри, – которые в меньшей степени осознавали суть Страны снов, чем на то была способна эйре.
Морфей вспомнил о причале, освещённом лунной дорожкой в ночи, и тёмных водах, окружающих плотно сбитые доски, с который Сон часто отправлялся в путь – в те самые тёмные воды коллективного бессознательного, кишащие мечтами и надеждами, трепетом и страхом.
– Путешествую, – признал Сон, разглядывая девчонку, когда та простодушно продолжала сравнивать их методы. – Однако в моем случае и река и её потоки, и сновидения, все это – часть меня.
Отчасти Морфей удивлялся, что, вошедшая в сны столь глубоко, Мади ни разу не находила его дворец – однако Сон не сомневался, что то было к лучшему. Тем более, что это было не так просто сделать.
– В чьих снах ты обычно бываешь? – вдруг поинтересовался Морфей. Быть может Мади и не могла дать ему толковый ответ на вопрос о том, что она искала в чужих снах, Сон надеялся, что её бессознательное сможет сказать ему больше, чем девчонка, раз она признавала, что её по большинству затягивало в чужие сны, как бы она ни училась управлять потоком.
